Пьесы Вампилова похожи на чеховские: зачем нам показывают простых людей с их мелкими характерами и поступками? Играть это сложно, здесь нет «классических» страстей (Гамлет, Сирано, Тартюф…), нет вопроса «быть или не быть»? Всё проще, всё печальнее. Вот жизнь, и она проходит, и растворяется без остатка (ты растворяешься, а не кто-нибудь другой).
Мир Вампилова — мир провинции (она всегда одинакова): жизнь идёт в привычной колее, ничего не происходит, пока – пока в устоявшийся быт не вклинивается «старший сын», пока следователь Шаманов не понимает, что Валентина любит его, пока для Зилова не наступает сезон утиной охоты.
Что в этом значительного? Над чем должны задуматься? Великолепно сыграл Зилова Олег Даль в знаменитом фильме «Отпуск в сентябре». Там вообще блистательный актёрский состав, который ни повторить, ни переиграть. Советская школа. Но подходы в искусстве могут и должны быть разными.
Зилова часто трактуют в социологическом ключе как «тип» «позднего совка» – вот ваш советский человек в его историческом развитии: мелок, пошл, пуст. Всё, казалось бы, срослось: у Зилова нет будущего, и у Советского Союза его не оказалось. Но Советского Союза давно нет, а пьеса (как и другие вампиловские пьесы) востребована, значит, дело не в исторических обстоятельствах.
Я понимаю «Утиную охоту» как экзистенциальную драму – драму человеческого существования. Зилов не пустой малый, не «тип» развитого (и вместе с тем уже загнивающего, упаднического) социализма – «тип» давно остался в прошлом, Зилов – живёт. И он живёт как большинство из нас (или мы по-зиловски, разницы нет): дом и работа как дурная бесконечность, и немногое может оживить этот путь. В мире Зилова (и его друзей) – это женщины, футбол, утиная охота.
Но женщины не спасают Зилова от попытки самоубийства, женщины — не выход. Женщины от мира сего. В постановке Григория Козлова эта попытка самоубийства, кстати, опущена, зато введена отсутствующая у Вампилова футбольная метафора. В финале персонажи пьесы (включая женщин, но без Зилова) увлечённо играют в мяч. Можно (на то и искусство) понимать по-разному, например: жизнь профутболена. Разве это не жизненно? (Вы свою жизнь профутболили, часто говорил нам отец. Мы отвечали: это самое интересное, что с ней можно было сделать).
Вот ещё введённый лейтмотив: мальчик Витя, тот, что приносит телеграмму «от друзей», Виктор-младший, приходит к Зилову, Виктору-старшему, с футбольным мячом, и они начинают перепасовываться. Можно понимать, что из мальчика вырастет такой же Зилов, профутболит свою жизнь. Будет пошл, пуст, инфантилен.
Можно понимать иначе. Футбол, как и утиная охота, – это игра, страсть, азарт, выход за пределы обыденно-материального. Своя метафизика, своё оправдание (для мужчин, конечно). Человеку нужен праздник, нужна отдушина, нужны далёкие и неясные цели. Грёзы, мечты, сны – пусть будут.
Воспринимая некогда Зилова как духовный приговор советской системе, мы и предположить не могли, что настанут совсем другие времена и что в нашем мире чистогана, гаджетов, ещё большего отчуждения людей друг от друга Зилов выглядит слишком живым, и те страсти, что казались слишком мелкими для своего времени, приобретают по-настоящему высокие, даже трагедийные начала.
Да, всё бессмысленно, выхода нет, «жизнь в сущности проиграна», но вот же – смотрим и думаем. Всё похоже, вопросы те же.
В финале спектакля (эффект неожиданности – фирменный приём «Мастерской») звучит хит конца 80-х «Гуд бай, Америка!» Такое «прощальное письмо» от Зилова: «Где я не буду никогда-а-а (и ведь верно и про меня, я тоже не буду)!» Очевидное поражение.
Финал пьесы иной. Нет, речь не идёт о победе над судьбой, обстоятельствами. Всё идёт по плану. Дождь прекратился, нервы успокоились.
Да, хочу на охоту…
Да, сейчас выхожу.